Практически все, о чем я писал до сих пор, я узнал от своего отца. Честно говоря, мне просто приходилось вытягивать из него эти воспоминания, ибо он без особого желания говорил о своем прошлом. Кое-что я узнал от Гарри и Хаси и из фильма о Гжетле, снятого в Израиле в 90-е годы. Рубин давал видео-интервью местному обществу «Холокост» о том, что ему пришлось пережить во время войны, первый раз — в 1983г. и еще раз в 1990г. Увидев их, я впервые узнал многие детали. Я думаю, он бы вообще ничего не рассказал, если бы не понимал, как важно это для будущих поколений. Когда я был маленьким, я любил перед сном снова и снова слушать рассказы отца о том, как Рубин с голыми руками боролся с волком из-за еды, о том, как он жил в лесу. Это походило на сказку о легендарном герое, казалось, это не могло быть связано с моим отцом. Он не рассказывал мне о том, как убивали людей, взрывали поезда, обрезали телефонные и электрические провода. Возможно, он просто оберегал меня от этих кошмарных воспоминаниях. Это было в 50-е и 60-е, он, наверное, считая, что у нас ещё будет время, чтобы узнать обо всех этих ужасах и жестокости. Более того, он просто берёг себя от нервных перенапряжений - он всегда был очень чувствителен. Например, он упал в обморок перед школьниками колледжа в 1992 г. на ежегодном симпозиуме по Холокосту, проводимом университетом Британской Колумбии. Ему нужно было описать то, что пришлось пережить. Посреди рассказа, спустя почти 50 лет после описываемых событий, он остановился и зарыдал, и у него перехватило дыхание, и его пришлось увести в другую комнату. Отмахнув немного, он понял, что всё в порядке, - его просто захлестнули эмоции. Несмотря на подобные сложности, ибо всё это влияло на него и умственно, и физически, он продолжал публично рассказывать о Холокосте сотням студентов на ежегодных симпозиумах.
С тех пор как отец прибыл в Виннипеге, у меня появились и другие источники о его жизни. Когда я родился, ему было 30 лет, лет 40 я провёл с ним рядом. Моя сестра Елена на 3 года старше меня, и у неё прекрасная память - она помнит многие семейные события. Другие члены семьи, включая мать и её кузена доктора Шиа Мозер (кстати, он первый из семьи матери познакомилась с Рубином) тоже может вспомнить кое-что из его рассказов. Таким образом, библиография становилась богаче.
Рубин начал преподавать в Перец Шуль на севере Виннипега в сентябре 1949 года. В то время большинство еврейских детей, которые получали еврейское образование учились именно в этой школе, хотя в городе была и Талмуд Тора. В Перец Шуль детей учили на идише, языке их родителей, большую часть которых составляли прибывшие из восточной Европы. Идиш был языком еврейской культуры и юмора, полным витиеватых выражений, иносказаний. Это был язык тех людей, кто говорил на нём сотни лет у себя дома, это был « мама Лошен» - родной язык. И также это был язык гетто.
Иврит, наоборот, был языком преподавания в Талмуд Тора. Это был язык Библии, застывший и редкий. Им пользовались лишь для молитвы и учёбы сотни, а то и тысячи лет. Но на языке иврит не было не культуры, ни шуток, ни ругательств. Тем не менее, это был язык далёкого Израиля. Это был язык борьбы, борьбы за собственные права. Это был язык евреев, которые говорили на сотнях других языков, но учили всё же его. Они все говорили на нём достаточно плохо. На протяжении следующих 30 лет идиш стал практически мёртвым языком. Единственным еврейским языком, который учили был иврит. Но в 1949 году идиш ещё не был мёртвым языком.
Рубин начинал медленно, но он был хорошим учителем. Он был терпелив, хорошо знал преподаваемый материал, и, что немаловажно, он прекрасно ладил и ладит с детьми. Сегодня его внуки воспринимают его как большого плюшевого медведя - так они его любят! Во время работы в школе к нему вернулось чувство юмора: он был готов смеяться, его шутки часто доводили студентов до колик, так они смеялись. Его чувство юмора часто помогало ему в преподавании идиша. Иногда казалось, что у него в запасе всегда было выражение или шутка к месту. Его учительская карьера была не особо долгой. Рубин преподавал только три года, и он был бы счастлив и дальше работать учителем, если бы не амбиции. Он хотел большего и для себя и для семьи. Он был готов работать много и усердно, хотел чего-то добиться, чтобы жить с гордо поднятой головой. Он даже не выслушал мнение Дженни , которая была всем довольна и всегда видела в своём муже учителя, что было очень почётно. Фактически, это была одна из причин её замужества. Но он не был удовлетворён, поэтому учительствовал он лишь три года.